Cite

– А я, можно сказать, оскорбил вас.

– Пустяки.

Он поднял палец и задумчиво посмотрел на него.

– Взял и оскорбил. Совершенно незнакомого человека.

– Все из-за моих больших, карих глаз. У них такой беззащитный взгляд.

– Марло. Пока будете ждать, что-нибудь выпьете?

– Сухой мартини.

– Мартини, говорите? Значит, сухой-пресухой?

– Так точно.

– С ложечки будем пить или прикажете подать вилку с ножом?

– Разрежь на кусочки. Я его погрызу.

– По дороге в школу. Оливку в портфель положить?

– Лучше запусти её мне в лоб. Если руки чешутся.

– Слушаю, сэр. Один сухой мартини.

Высокий, видный мужчина в сером костюме неземного покроя вдруг поднялся из-за столика у стены, подошёл к стойке и принялся ругать одного из барменов. Ругал он его долго, громким, хорошо поставленным голосом и такими словами, какие не часто услышишь от высоких, видных мужчин в хорошо сшитых серых костюмах. Все замолчали и с интересом его разглядывали. Громкий голос врезался в приглушённую румбу, словно лопата в снег.

Сзади подъехала машина и загудела. Я тронулся. Тёмный лимузин величиной с дом пронзительным гудком сдул меня с дороги и прошелестел мимо.

За двенадцать часов ситуация, которая до сих пор оставалась для меня абсолютно загадочной, усложнится ещё больше. Можно, правда, выдать клиента и навести на старуху и её родню полицию. «Если хотите иметь дело с полицией, обращайтесь к Марло. Зачем волноваться? Зачем прибывать в сомнении и неведении? Зачем терзаться подозрениями? Обратитесь к нетрезвому, беспечному, косолапому, опустившемуся сыщику. Филипп Марло. Гленвью, 7537. Приходите, и я натравлю на вас лучших полицейских города. Не унывайте. Звоните Марло – и ждите ареста».

Он был из тех полицейских, которые, пожалуй, могут задержать мелкого воришку, да и то если видели кражу собственными глазами, а вор, пустившись наутёк, врезался головой в столб и лишался чувств. В противном случае Джордж бы не справился и ему пришлось бы возвращаться в отделение за инструкциями. Со временем шерифу это надоело, и он вынужден был с Джорджем расстаться.

– И какой же у того мужчины был голос?

– Вроде бы неприятный. Ей, во всяком случае, не понравился.

– Понятно: раз неприятный голос, значит, мой.

– Стрелять и при этом небрежно держать в руке сигарету могут гангстеры в кино, а никак не секретари миллионеров.

– Такое бывает, но не часто. Возьмите, к примеру, дело Кессиди. Помните?

Бриз посмотрел на часы.

– Я устал, – сказал он. – Не будем вспоминать дело Кессиди. Займёмся лучше делом Филлипса.

– Я вот что хочу себе уяснить. Все, что вы нам только что говорили, может, и правда, но это ещё не значит, что вы сказали всю правду. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

– Не совсем, – сказал я, хотя отлично понимал, что он имеет в виду.

Я взглянул на Спенглера. Он так сильно подался вперёд, что чуть не падал, со стула. Казалось, он готовится к прыжку. Поскольку прыгать ему, по-моему, было незачем, я решил, что он, видимо, просто волнуется. Я опять посмотрел на Бриза. Этот волновался не больше, чем стоявшая в шкафу бутылка виски.

Бриз не отрываясь смотрел на меня. Потом вздохнул. Потом поднял стакан, попробовал коктейль, опять вздохнул и, слегка улыбнувшись, склонил голову набок – так ведёт себя человек, когда ему наконец дали выпить и когда первый же глоток открывает перед ним иной, более светлый, солнечный, радужный мир.

– Говорит, что вы варите отличный кофе, любите поспать по утрам, остры на язык. Ещё он говорит, что вашим словам вполне можно верить, особенно если они совпадают с показаниями ещё пяти свидетелей.

– Вот негодяй, – не удержался я.

– Держу пари, вы не догадываетесь, зачем мы пришли.

– Я всегда рад дорогим гостям.

– Убийство – не повод для шуток, Марло.

– А я разве что говорю?

– Да, но ведёте себя как-то несерьёзно...

– Я не нарочно.

– Мы не ссориться пришли, Марло.

– Это точно, – съязвил я. – Обыскиваете мою квартиру, без разрешения берете мои вещи. Интересно, что бывает, когда вы приходите ссориться – валите на пол и бьёте ногами по лицу?

– Я взгляну? – спросил Спенглер, заметив на письменном столе пистолет.

– Тоже мне, Пинкертоны, – буркнул я.

На шахматной доске с бдительным, знающим, серьёзным видом, как всегда перед началом партии, выстроились готовые к бою красные и белые костяные фигуры. Было десять часов вечера. Я сидел у себя дома, курил трубку, выпивал и если о чем и думал, так только о двух убийствах и тайне дублона Брешера, который вернули миссис Элизабет Брайт Мердок, когда он ещё лежал у меня в кармане.

Лежит, скрючившись, на спине.

Очень одинокий, очень мёртвый.

Никакого ответа. Тишина. Не слышно даже дыхания. Волосы шевельнулись у меня на затылке.

– Скажи, где может быть управляющий в это время?

Он покосился на меня:

– Ах, управляющий! Дома, где же ещё.

– Ну да. Может, дома. Или в кино пошёл. Где его дом? Как его зовут?

– Вам что-то нужно?

– Да, – я стиснул кулак в кармане, еле сдерживаясь, чтобы не завопить. – Мне нужен адрес одного из его арендаторов. Адреса этого арендатора нет в телефонной книге – домашнего адреса. Понимаешь, не знаю, где он живёт, когда не работает. Где его дом, – я выкинул вперёд руки и медленно вывел в воздухе: д-о-м.

– Кто именно? – спросил старик. Вопрос был задан так прямо, что я даже вздрогнул.

– Мистер Морнингстар.

– Одну минуту, – сказал я.

Положил трубку на полку, открыл дверцу телефонной будки и высунул голову, втянув полной грудью то, чем дышат в аптеке вместо воздуха. Никто не обратил на меня внимания.

Вынул из ящика кобуру на ремне, перекинул её через плечо, вставил в неё автоматический кольт 32-го калибра, надел шляпу и пиджак, опять закрыл окна, убрал виски, выключил свет и только взялся за ручку двери, как зазвонил телефон.

Звонок как звонок, но мне почему-то он показался зловещим. Я замер на месте, напрягся, на губах застыло подобие улыбки. За закрытыми окнами мерцали неоновые огни. Воздух совершенно неподвижен. В коридоре тишина. А в темноте надрывается телефон.

Мы смотрели друг на друга чистыми, невинными глазами перекупщиков подержанных машин.

Длинный нос, из тех, что всюду суётся. Вышколенное лицо, лицо, умеющее хранить тайны, невозмутимое, как у трупа в морге.

Со стены над диваном-кроватью на меня пялилось кривое, как всегда, зеркало, в котором я был похож на накурившегося марихуаны доходягу.