Cite

Лицо Флэка превратилось в маску с двумя отверстиями вместо глаз.

– Нашел место для шуток, – сказал он.

– После этих двух комедиантов наверху не грех бы и пошутить, – заметил я. – Но я не шучу.

Флэк достал из-за пояса пистолет, положил перед собой и уставился на него. Но ничего не высмотрел.

Ну ладно. У этого постояльца было что-то такое, что он боялся держать при себе. Следовательно, знал, что за ним кто-то охотится и вот-вот настигнет. Поэтому он предлагает Марлоу сто долларов за хранение этой вещи. Но у него нет таких денег. Стало быть, он собирался встретиться здесь с Марлоу и повести какую-то игру. В таком случае это не краденая драгоценность. Это должно быть что-то почти допустимое. Правильно, Марлоу?

– «Почти» тут излишне, – сказал я.

– Этот способ убивать пешней пошел из Бруклина, – объяснил он. – Его переняли ребята Веселого Моу Стейна, но слишком уж увлеклись. Нельзя было пройти по пустырю, не обнаружив их работы. Потом те, кто избежал ареста, перебрались сюда. Интересно, зачем?

– Может, у нас пустырей побольше, – предположил Бейфус.

– Но как ни странно, – лениво продолжал Френч, – в феврале, когда по указке Плаксы Мойера на Франклин-авеню укокошили Веселого Моу Стейна, убийца стрелял из пистолета. Моу это очень бы не понравилось.

– Вот потому-то, держу пари, его лицо, когда с него смыли кровь, и выражало разочарование, – сказал Бейфус.

Подойдя к двери ванной, он заглянул в щель, потом распахнул дверь настежь. Вошел в ванную, затем вышел оттуда и шагнул в комнату как человек, готовый к любым опасностям.

Он подергал дверцу чулана и, подняв револьвер, распахнул ее. Никаких злоумышленников в чулане не оказалось.

– Посмотри под кроватью, – сказал я ему.

Он быстро нагнулся и заглянул под кровать.

– А теперь под ковром.

– Ты что, издеваешься? – злобно спросил Флэк.

– Просто нравится смотреть, как ты работаешь.

Флэк сделал шаг назад и достал из-за пояса револьвер. Распахнул пинком дверь и вскинул оружие, вытянув руку до отказа, как гангстеры в кинофильмах.

Дуло оторвалось от затылка, и в глазах у меня сверкнуло белое пламя. Я крякнул, повалился вниз лицом на четвереньки и быстро протянул руку назад. Рука коснулась ножки в нейлоновом чулке, правда, только вскользь. Погладить такую ножку было приятно. Еще один сильный удар по голове лишил меня этого удовольствия, я захрипел, как перед смертью, и бессильно распростерся на полу.

Как было условлено, я постучал с одним долгим и с одним коротким промежутками. Никакого ответа. Я почувствовал себя изнуренным и старым, словно всю жизнь стучался в двери номеров дешевых отелей, и никто ни разу не потрудился мне открыть.

Бывают такие дни. Встречаешься с одними недотепами. Начинаешь смотреть на себя в зеркало и удивляться.

Флэк проникся подозрительностью, вновь перечел текст моей визитной карточки, однако никаких новых сведений не почерпнул.

– Как он выглядит? – спросил я.

– Я его не видел. Думаешь, я стою и фотографирую постояльцев, пока они регистрируются?

После бритья и второго завтрака ощущение, будто во рту ночевал козел, слегка прошло.

– Давно смотришь?

– С того места, где ты ворвалась в салун «Дэдвуд». Правда, сценарий другой. Джейн-катастрофа не словила пулю в салуне.

– Это совсем не круто выглядит.

– А смерть всегда такая. Это не круто.

– На это я бы мог дать много ответов, – сказал он. – Все они сводились бы к одному и тому же. Полиция защищает граждан. В этой стране еще не дожили до понимания этого. Мы смотрим на полицейского как на врага. Мы нация ненавистников полиции.

Ответить он не потрудился. Лишь устремил на меня пристальный взгляд, скрывающий его мысли, если только-ему было что скрывать.

Он заявил, что очень занят, ведет осмотр пациента. Я ни разу не говорил ни с одним врачом, который не вел бы осмотра.

То, что он не расставался с ножом и пистолетом, было просто проявлением эксцентричности, не требующей на Айдахо-стрит никаких комментариев.

– Не бейте меня. Я застрахован, – сказал я.

Он махнул рукой, чуть не свалился с кресла и, чтобы сохранить равновесие, тут же махнул в другую сторону.

– Мне кажется, вы очень неприятный человек, – сказала она.

– Нет, вам этого не кажется. Вы находите меня очень симпатичным. А я нахожу вас очаровательной лгунишкой. Неужели вы думаете, что я берусь за это дело ради двадцати долларов?

Орфамэй обратила на меня немигающий, неожиданно холодный взгляд.

– Тогда почему? – И не получив ответа, добавила:

– Потому что на дворе весна?

Я опять промолчал. Она слегка покраснела. Потом хихикнула.

У меня не хватило духу сказать, что я просто устал от безделья. Может, какую-то роль сыграла тут и весна. И кое-что в ее глазах, гораздо более древнее, чем Манхеттен, штат Канзас.

Потом быстро повернулась и чуть ли не бегом бросилась из кабинета. В коридоре ее ноги издавали легкий, резкий, отрывистый стук: так стучит, наверное, по столу ее мать, когда отец тянется за вторым куском пирога. А у отца больше нет денег. Нет ничего. Он сидит в кресле-качалке на веранде в Манхеттене, штат Канзас, держа во рту пустую трубку. Раскачивается легко, спокойно, так как после удара нужно ко всему относиться легко, спокойно. И ждать следующего. С пустой трубкой во рту. Без табака. Ничего не делать и ждать.

Я положил двадцать заработанных тяжким трудом долларов Орфамэй Квест в конверт, написал на нем ее имя и бросил в ящик стола. Выходить на улицу с такой большой суммой денег в кармане не хотелось.

– У него завелись деньги. Теперь ему подавай развлечений и света, отнюдь не того, что падает из восточного окна церкви. Не подумайте, что я осуждаю добродетельную жизнь. Я хочу сказать, что она ему осточертела. Так ведь?

Орфамэй подержала кошелек, словно демонстрируя, как он пуст. Потом разгладила на столе деньги, сложила их стопкой и придвинула ко мне. Очень медленно, очень печально, словно топила любимого котенка.